Всё, что мы сейчас написали, будет казаться непрактичным огромному количеству читателей. Мы и сами не можем не признать, что только для очень немногих людей, исключительно сознательных в ощущении священного единства всей жизни (а также самой природой побуждаемых к любви к животным и даже деревьям, как к своему собственному роду и племени), учение о вселенской любви, которое мы попытались здесь изложить, несколько сложно претворить в жизнь, в условиях современного общества.
Девяносто процентов мужчин и женщин равно и ленивы и трусливы, и по причине глубокой моральной и интеллектуальной апатии они ведут себя так, как то предполагают обстоятельства. Они следуют легчайшим путём, так сказать, общей, давно проторенной дорожкой. А общая, давно проторенная дорожка предполагается, если не обуславливается, главным образом, расой, к которой принадлежит подавляющее большинство населения на данной территории, и… экономическими факторами.
Это очевидно в той различии, которое нельзя не заметить между отношением к животным (и деревьям) в Германии, Англии, Скандинавии, во всей Северной Европе, где практически всё население нордической крови, и той манерой, в которой с природой обращаются в странах того же континента, но где Арийская кровь не столь чиста, или где преобладают неарийские элементы. Очевидно настолько, что можно уверенно сказать (имея ввиду, конечно, общее положение): «Где заканчивается нордическая человечность, так начинается жестокость к животным, и вообще чёрствость к живой природе». Это также причина, или одна из причин, по которой массы в Индии столь безразличны к страданиям живых созданий, вопреки прекрасным, жизнеполагающим религиям (унаследованным от Арийских господ), которые они исповедуют: их кровь неарийская в очень значительной степени.
Но, кроме расы, следует принимать во внимание также и жизненные стандарты. Широко распространённая нищета, и, что особенно важно, не временная, но постоянная нищета порождает чёрствость. Немногие люди среди так называемых величайших имели когда-либо достаточно мужества, чтобы всю свою жизнь противостоять влиянию экономического давления; и так будучи бедным, становиться ещё беднее, и ещё щедрее, ради высшего стремления; быть великодушным и чистосердечным, благородным в своём отношении к созданиям, в то время как сами они голодны и презираемы. Мы знаем такого человека в Индии, скромную женщину, искалеченную и живущую в жалком окружении, просящую подаяние, чтобы прокормиться, но не могущую видеть страдания животных без того, чтобы попытаться облегчить их. Она всё так же подбирает и кормит несчастных котят, которых другие человеческие существа выбрасывают на улицу; однажды она выходила найденного ею под грудой мусора полумёртвого щенка. В то время, как я была знакома с ней, она исхитрялась кормить двадцать или двадцать пять голодных котов и несколько бродячих собак.1 [1] Но люди, подобные ей – редчайшие из редких. В общем, одним из важнейших факторов, не позволяющих обществу быть добрым к животным, является человеческая бедность. Мы не можем закрыть глаза на этот факт.
Должно признать, что религия, которую якобы исповедуют люди, имеет гораздо меньшее значение в их повседневном отношении к животным, чем следовало бы логически полагать; люди могут быть какими угодно, только не логичными. Я видела, что жестокость к животным вряд ли менее свирепа в странах индуизма и буддизма (которые должны быть более сознательными), чем в Италии, Испании или Северной Африке, где дети воспитываются в атмосфере антропоцентрических религий. Я видела, как это зависит от расовых факторов, но я могу также приблизительно разделить мир на страны, где уровень жизни в общем высок — север и запад Европы, северные штаты США — и страны, где он в целом низок. И нужно признать, и шанс ошибиться будет невысок, что в целом, в первых отношение к животным не такое скверное, как во вторых. (Примечательно, что благодаря определённым моральным качествам, наследуемых в крови своих народов, страны с определённо Арийским населением относятся к числу стран «высочайших жизненных стандартов»).
Нельзя сказать, что нет жестокости в странах с наивысшими жизненными стандартами. Ужасные лабораторные эксперименты на живых созданиях проводятся и в Америке, где лишь немногие штаты санкционировали запрет на вивисекцию, и также в Англии люди, по-крайней мере, некоторые из них, всё ещё устраивающие охоты, и поощряющие ужасы меховой промышленности ношением одежды из меха. Но зато с уверенностью можно сказать, что преднамеренная жестокость к животным, и особенно безразличие к их страданиям, общая чёрствость гораздо менее распространена в странах, где стандарты человеческой жизни выше. Именно тяготы и лишения нищеты, и даже ежедневное созерцание трущоб и нищих, а также грязных, болезненных детей, делают человеческое сердце чёрствым к страдания всех, кроме, пожалуй, тех, кто принадлежит к его собственному виду (если всё не замыкается лишь на своих собственных жалких проблемах). Итак, нищета и ежедневный вид нищеты. С этим фактом приходится считаться, сколь бы шокирующим он не казался людям, сознающим ценность всякой жизни, как это делаем мы.
Обитатель трущоб в Индии (да и в Европе) едва ли обратит внимание на тощую, уставшую и страдающую от жажды лошадь, осла и быка, тянущего его повозку через тесные улочки, подгоняемого угрозами избиения палкой. Также он не обратит внимания на заморенных собак и котов, выискивающих скудное пропитание в кучах мусора; на всё ещё живых котят, которых кто-то выбросил в канаву или мусорный бак три дня назад; на окровавленных птенцов, умирающих в разбитом гнезде, которое только что сбила полудюжина сорванцов, вооружённых камнями, топочущая и вопящая в жестоком злорадстве. Он не обращает внимания на крик коровы, козлёнка или свиньи, забиваемых на заднем дворе мясной лавки. Привычные зрелища и привычные звуки; ежедневные происшествия, возможно, скверные сами по себе, но слишком частые, чтобы вызвать его раздражение. У него нет свободного времени, чтобы оценить их критически, даже если бы его ум всё ещё был способен на это. Он говорит, ему достаточно забот о собственной бедности, невесёлых размышлений о только что потерянной работе, или угрозе увольнения; о больных детях, о своём жалком здоровье.
Но и богатые жители Индии, даже образованные, те, что впитали со знанием английского зыка также и явное гуманистическое миропонимание, вопреки традиционному индуизму, а также жители высокоразвитых европейских стран, где процветает нищета, не выказывают ни большего сострадания к животным, ни большего неприятия при столкновениях с теми же ситуациями. Они реагируют в той же манере, что и обитатели трущоб. Если кто-либо укажет им на ужасающее положение животных — похожих на скелеты собак и котов, бродящих в поисках еды у их дверей, они ответят просто: «Нам без того достаточно забот о человеческой нищете, не хватало ещё беспокоится о кошках и собаках. Хватает голодающих детей, которых нам нужно накормить в первую очередь».
Всегда одно и тоже раздражающее деление на людей и животных; варварское предпочтение в пользу двухногого млекопитающего, «разумного» создания, сотворённого «по Божьему подобию»; спонтанный коллективный эгоизм среднего человека, поощряемый, раздуваемый повсеместным распространением антропоцентрических религий и социальных убеждений, рождаемых их влиянием; возведённый в ранг печати объективной истины; оправдываемый целой индустрией громогласно звучащих теологических, моральных и псевдонаучных софизмов!
Это может являться, и в наших глазах является, ужасающим положением вещей. Но этот факт следует принимать во внимание, поскольку он владеет умом незначительного маленького человека, составляющего большинство человечества; поскольку он взывает к публичному мнению, которое вовсе не является критерием истинности, но условием успеха и гарантией власти.
* * *
Но не только среднестатистический человек (бедный или богатый, имеющий академическое образование или необразованный) позволяет влиять общему стандарту человеческой жизни в стране, где он приобрёл основной жизненный опыт, на своё отношение к животным, если даже не полностью определять его. Пример пророков и провидцев, так же, как и основателей великих религий, как правило, именно подтверждает, а не отрицает это указанное нами отношение между человеческой экономикой с одной стороны и человеческим обращением с нечеловеческими созданиями с другой. Видно, что большинство основателей определённо антропоцентрических убеждений рождались и взрослели в странах, где стандарт человеческой жизни в их время был особенно низок, где человеческая нищета, грязь и болезни были обыденным зрелищем. В то время как в любом месте, где значимые религиозные или моральные новаторы безошибочно утверждали в качестве основания своего учения священное единство и ценность всякой жизни, где бы их учение хотя бы предполагало этот смысл единства и ценности — стандарт человеческой жизни, эпохи и непосредственного окружения провидцев был относительно высок.
Материальное окружение Христа или пророка Мухаммеда — жалкие улочки палестинских деревень, где прокажённые, нищие, дети-оборванцы и заморенные собаки были привычным зрелищем, или остановки вдоль караванных дорог Аравии, где несомненно преобладала едва ли менее удручающая атмосфера жестокой нищеты — очень отличалось от окружения Будды или Махавиры, двух индийских принцев2 [2]; старцев, живущих в лесах древней Индии, избавленых от ежедневных контактов с грязью и болезнями; или от окружения Эхнатона, богатейшего монарха своего времени, чья сияющая роскошь поражала даже короля Вавилона.3 [3]
Можно верить, что принц Сиддхартха, будущий Буда, был так расстроен, когда ему пришлось столкнуться со стариками, больными и умершими людьми, именно потому, что в течение первой половины жизни он был сознательно уберегаем от соприкосновения с мрачнейшими реальностями, которые ими символизировались. Можно также верить, что его сердце, никогда не знавшее жестокости в любом проявлении, именно по причине такого неведения одинаково сопереживало и при виде стада, увлекаемого на заклание, и при виде человеческой нищеты. И также в сердце Эхнатона, неогрубевшем от ежедневных личных столкновений с жестокостью и убогостью, жила любовь ко всей живой природе, чьё наслаждение жизнью, здоровьем и солнечным теплом он столь хорошо понимал, и чью хвалу Солнцу он продолжал в своих гимнах.
И если в парне, выращенном в мастерской плотника, среди народа, или как мы сегодня сказали бы «масс» семитского ближнего Востока, в ежедневной компании друзей, крестьян и ремесленников, рыбаков Галилеи (честных, но жалких людей, которые могли бы обладать хорошими качествами, но не знали ничего, кроме горькой борьбы за существование, и конечно, имели не большую склонность к проявлению доброты к ослам и собакам, чем их современные потомки); если в человеке, привыкшем к суровым путям воинов-кочевников, погонщиков верблюдов и пастухов, мы без всякого удивления не находим той же чувствительности ко всякому страданию, той же любви ко всем живым созданиям, то нам не нужно слишком возмущённо указывать на отсутствие любых признаков жизнеполагающих убеждений — даже если тот парень стал чудотворцем и пророком (и Богом, по мнению некоторых), а тот человек – учителем миллионов и величайшим пророком (по мнению других). Наоборот, нужно быть почти благодарным Иисусу из Назарета за то, что в притче он сравнил себя с «добрым пастухом», что оставляет стадо, чтобы найти любимого ягнёнка, хотя он и не воздержался от мяса ягнёнка на пасхальном празднестве. И мы должны быть благодарны пророку ислама за доброту к кошкам, ясно приписываемую ему народной традицией, хотя собаки и не пользуются тем же уважением среди его последователей.
Но, может быть это соответствие между жизненными стандартами страны или класса и воззрениями их величайших провидцев на животных и на жизнь в целом, хотя и поразительное на первый взгляд, в действительности является лишь совпадением. Всему, что мы сейчас написали, можно возразить, что настоящий пророк, и «посвящённый», не может не включать в свою любовь все формы жизни, даже самые скромные, вне зависимости от своего материального окружения; что в мотивах христианских евангелий много «символического» и «аллегорического», например, в истории о бесплодном фиговом дереве, об улове рыбы или гадаренской свинье; что мы не знаем ничего о «настоящем» Христе и «настоящем» арабском пророке. И это и вправду может быть так. Сложно знать что-либо о таких превозносимых существах, иначе чем состоя в прямой, мистической связи с ними, в случае чего все аллегории их учений обретают должное эзотерическое значение, ясное, как белый день. И редко мирским людям, вроде нас, на протяжении жизни даруется привилегия такого общения более чем с одним великим пророком. Может оказаться, что «настоящий Христос», о котором мы не знаем, любил и рыб, и свиней, и деревья, вопреки свидетельствам, чей истинный смысл ускользнул от нас, несмотря на то, что Христос всё же принимал участие в пасхальном жертвоприношении. Также возможно, что стихи Корана, в которых допускается употребление мяса, на самом деле со стороны законодателя являются уступкой глубоко укоренённому обычаю, чем знаком безразличия к страданиям животных со стороны Пророка.
С другой стороны, нам хотелось бы думать, что, к чести нашей планеты, Будда или Махавира, или другие индийские мудрецы жизнеполагающих воззрений, а также царственный Пророк Солнца, вечно юный, что воспевал радость жизни и обожание во всякой плоти, выказывали бы не меньшую вселенскую любовь, если бы они были рождены и жили в самых жалких материальных условиях, а не имели бы столь высокий статус. Фактически, мы не можем представить себе любого из великих, проповедующих жизнеполагающие учения, менее свободными (если бы такова была их судьба) от обременительного влияния окружающей, или даже личной нищеты, чем некоторые нищие, добрые ко всякому существу, которых мы встречали в странах повальной бедности.
Но одно ясно наверняка: толкование настоящего послания учителя зависит (и зависит значительно) от жизненных стандартов людей, среди которых оно проповедуется, каким бы ни был настоящий дух учителя. В частности, кажется правильным утверждение о том, что насколько бы тщательно ни было сфокусировано на жизни некоторое учение, его истолкование перефокусируется на человека, пропорционально убогости материальных условий людей, его воспринимающих. Стоит лишь взглянуть на степень упадка, которому подверглись великие жизнеполагающие религии Индии в руках всё более жалких современных индийцев. Радетели самых беспристрастных вероисповеданий вселенской милости, буддизма и джайнизма, кажется, сами забыли, что они вовсе не христиане; что человеческое благосостояние не должно быть их единственной целью. Джайны, кажется, кроме людей, заботятся лишь о коровах. И даже здесь, в публикуемых ими пропагандистских статьях, их писатели слишком настаивают на “полезности” этих животных, как если бы они защищали коров, в первую очередь, в интересах человечества. Хорошо известное буддистское общество в Калькутте, Махабоддхи, в тёмные дни Бенгальского голода в 1943 организовало бесплатную раздачу молока грудным детям, как поступила бы любая христианская организация. Однако, для бесчисленных животных, также умирающих от голода, не доставлялась бесплатная еда, что было бы в духе буддистов прошлого. Миссия Рамакришны, Арья Самадж, и другие общества, целью которых было соперничество с иностранными христианскими миссиями в завоевании уважения и поддержки индийского народа, поступали практически также, как и христиане: у них были госпитали, аптеки, школы и приюты, но никаких центров для обеспечения животных; в стране повальной нищеты, человек был важнее в глазах столь среднестатистически “хороших” людей, из каких состояли эти организации, в глазах всех людей, кроме очень немногих истинно интеллигентных, лишённых предрассудков и беспристрастно любящих.
* * *
Это вынуждает нас признать, что независимо от того, какую религию официально исповедуют люди, их практическая заинтересованность в благосостоянии всех созданий зависит весьма значительно, по-крайней мере для среднестатистического человека, от общих стандартов человеческой жизни в стране, где он выучился чувствовать и мыслить. Не стоит и говорить, что практическая способность оказывать помощь животным в той же мере зависит от того же фактора. Даже при наличии доброй воли индийский обитатель трущоб или крестьянин в своём положении не может сделать для местных голодающих собак и кошек того, что несложно сделать обеспеченному человеку. Существуют материальные ограничения, которые испытывает даже человек, истинно любящий животных, когда он сам полуголоден, болен и измождён. Та исключительная нищенка, о которой мы упоминали в начале главы не смогла бы сделать того, что она делает, без финансовой помощи одного или двух более привилегированных лиц, так же, как и она, заинтересованных в благополучии животных.
Другими словами, существует очень тесная связь между общим благосостоянием людей и благополучием по-крайней мере тех животных, пропитание которых зависит от человека; очень тесная связь между общей обеспеченностью людей и добротой к питомцам: собакам, кошкам, лошадям, пони и прочим. Мы знаем, что часто бывает довольно сложным научить доброте ко всем животным даже тех людей, что полны заботы о своих питомцах. Кажется даже ещё более сложным не просто убедить людей отказаться от употребления в пищу мяса, но и привести их к пониманию положительных обязанностей по отношению ко всем созданиям, когда в своих домах они никогда не испытывали чувства приятельства с прирученным животным — когда им не знакома радость мурлыкающего на коленях кота или собаки, что виляет хвостом, завидев их.
А это означает, что проповедь активной доброты по отношению к животным, вероятно, найдёт слабый отклик в уголках мира, где общий стандарт человеческой жизни низок. И даже в тех странах, где стандарты высоки, вероятнее всего, придётся столкнуться с безразличием, если не противодействием, со стороны тех последователей антропоцентрических воззрений, которые считают, что существование человеческой нищеты где-то в мире, является более чем существенной причиной отложить любое начинание заботы о благополучии животных в национальных или международных масштабах.
Что же, в таком случае, делать? Отложить все разговоры о благополучии животных, пока «в первую очередь займутся людьми»? Ждать, пока нигде не останется человеческой нищеты, а потом уже организовывать широкомасштабные усилия, чтобы предоставить счастливую жизнь ныне несчастным собакам и кошкам, ослам и волам? Или попытаться вытравить из многих дух антропоцентрических убеждений, вопреки сохраняющейся человеческой нищете? Первый из этих путей был бы преступным, а второй утопичным, практически невозможным. Придётся делать всё возможное, чтобы побороть предрассудки современного мира, наследие многовековой антропоцентрической традиции. Но мы верим, что нужно внести свою лепту в дело облегчения нищеты и животных и людей, и особенно в дело подготовки становления такого типа общества, где человеку будет просто жить в гармонии с животными и даже растениями.
* * *
Корень человеческой нищеты, и в частности, многих войн, лежит в неуклонно возрастающем на Земле количеством человеческих существ. Когда страна, которая уже имеет больше жителей, чем она может комфортно разместить, обеспечить работой и прокормить, всё равно продолжает рожать всё больше и больше детей, ей придётся в будущем «расширять жизненное пространство»; другими словами, её придётся напасть на своих менее плодовитых или хуже оснащённых соседей, или искать колонии за морями. Единственной альтернативой будет созерцание миллионов своих граждан, голодающих и неудовлетворённых; смирение с понижением среднего жизненного стандарта. В любом случае, человеческая нищета – это естественный результат бездумного перенаселения. По-крайней мере, при текущем положении дел в мире этот выглядит так.
Таким образом, шагом, который необходимо сделать безотлагательно, чтобы повсеместно повысить жизненные стандарты людей и избежать бесполезных войн, логично станет прекращение безрассудного производства детей, прекращение подстрекательства людей к заведению потомства в странах с умеренной рождаемостью, если конечно, разговор не идёт об исключительно ценном расовом материале; призыв не иметь детей, или рожать очень редко в странах, уже обременённых перенаселённостью, особенно если они представляют собой низший в расовом отношении материал. Меньшее население будет означать «большее жизненное пространство» для всего человечества. А расовая селекция будет означать более красивое и благородное человечество.
Но наши мечтатели-гуманитаристы не приемлют такого решения мировых экономических проблем. Как же можно ограничивать человеческие существа, «венец творения», «разумные» создания в удовольствии иметь столько детей, сколько им захочется! Как можно даже подумать о такой ужасной вещи! У них есть другое решение. Они говорят, что есть достаточно места для каждого, если только каждому позволить использовать его. Не останавливать или осуждать рождение потомства, но увеличить и систематизировать производство (и если необходимо, потребление) благ. Организовать распространение мировых товаров так, чтобы каждый мужчина, женщина или ребёнок могли жить комфортно, затрачивая минимальное количество часов на ежедневный труд. Земля может принять гораздо больше, чем её уже принудил человек. Более чем достаточно и места и еды. Всё, что остаётся, это использовать их наилучшим образом: увеличить производство в отношении к росту населения, без ограничений.
Поддерживать неограниченный рост производства — что это значит и к чему ведёт? В условиях современного мира, с нездоровым делением человечества на отдельные, неестественные государства, где каждое защищает собственную промышленность, облагая высоким налогом иностранные товары, поднимая цены на собственные товары, идущие на экспорт – это означает излишки на одной стороне планеты и нехватку на другой; это означает жёсткое соперничество между странами, желающими прибрать к рукам те же «рынки сбыта». Это приводит к войнам. Но в «лучшем» мире (по-крайней мере, по мнению многих наших друзей-гуманитаристов), в котором и капитализм, и непроницаемые коммерческие барьеры, и искусственные границы отойдут в прошлое, всё изменится. В этом всемирном рае, управляемом всеми трудящимися в интересах каждого, каждое частное увеличение продукции, независимо от того, где оно произошло, повлечёт за собой повышение общего жизненного уровня, без соревнований и войн. Население на планете, конечно, продолжит расти, вероятно, не в тех пропорциях, что характерны для современных Индии и Китая, но всё же достаточно неуклонно, чтобы было необходимо постоянно возрастающее количество съестных припасов и всевозможных промышленных товаров (а значит, увеличение пахотных площадей и разработок сырьевых ресурсов), чтобы каждый человек жил в относительном комфорте.
Эта идеальная система на годы, а возможно, на столетия (пока будут идти в ногу рост населения и производства), не допустит переизбытка в одном месте и нехватки в другом, а также коммерческих стычек. Но она означает нечто гораздо худшее, в наших глазах. Она означает усиленную, всё более систематизированную эксплуатацию живой природы человеком, во всё расширяющихся масштабах. Вскоре, люди предпочтут продолжать есть мясо, чем употреблять лишь вегетарианскую пищу, особенно в некоторых регионах, а это означает увеличение поголовья скота и числа скотобоен; расширение меховой промышленности (людей будет слишком много, чтобы все смогли жить в умеренном климате, где можно обойтись без меховой одежды); продолжение вырубки лесов и расчистку джунглей, ради того, чтобы каждый клочок суши поставить на службу обеспечению пропитания человека, и размещению его жилья, а также его производств. Прекрасные дикие звери, особенно те, что смеют нападать на человека, скоро исчезнут. Последние особи их уничтоженных видов в лучшем случае украсят собой «зоопарки» для забавы человека. Человек, наконец переставший охотиться на собственный вид, примется охотиться на всё созданное с беспрецедентной эффективностью. Он сделает мир безопасным для собственного вида, невзирая на безжалостность эксплуатации в отношении всей прочей жизни, животных и растений. Разве всё это не было «сотворено для него» стариком Иеговой, типичным богом антропоцентрических религий, которого наши «вольнодумные» гуманисты почитают даже более, чем христиане или мусульмане? Человек будет жить и процветать. Остальное или умрёт, если будет вредно или бесполезно для человека, или будет жить для единственной цели — приносить человеку максимальную пользу; предоставлять ему свою плоть, свой мех, свою кожу, своих детёнышей год за годом, своё молоко (или свои соки, древесину, кору, всё что у них есть). На земле будет один владыка: человечество, и один раб: покорённая живая природа. Это самая отвратительная перспектива!
Мы знаем, или, по-крайней мере, они говорят нам так, что может придти время, когда избыток комфорта заставит человеческую популяцию на планете прекратить рост, и даже постепенно уменьшиться. Но прежде чем молитвы будут услышаны, и мир достигнет нового равновесия, он пройдёт через значительные изменения. Людей, возможно, наконец, станет меньше. Но прекрасные виды животных, один за другим принесённые в жертву ради удобства человека, уже не вернутся. А оставшиеся порабощённые виды уже, вероятно, слишком деградируют, чтобы быть способными выжить во вновь обретённой свободе. Одни лишь тропические леса смогут восстановить былой размах и красоту, когда алчное человечество будет уничтожено раз и навсегда. Но до тех пор — какая ужасная вереница уродства и страданий! В тысячу раз лучше старое международное соперничество; война, и снова война, каждый раз во всё более грандиозном масштабе; атомная бомба, или какое-нибудь подобное устройство разрушения, и конец этому: человеку, животному, растению, и всему; «хозяевам» мира и их жертвам, раз и навсегда, всего за несколько коротких десятилетий от настоящего момента!
* * *
Повышение стандартов человеческой жизни по всему миру при помощи увеличения производства и основательной перетасовки разделения богатств, без заботы о сокращении до минимума количества людей на земле будет означать, что не делается ничего для живых существ в общем.
В лучшем случае, когда человечество освободится от бремени нищеты, можно ожидать, что человек проявит чуть больше заботы о своих домашних питомцах; можно надеяться, что в идеальном мире наших друзей-гуманистов за собаками и кошками будут ухаживать в Испании и Италии, Греции и Индии, Китае и Мексике так же хорошо, как сегодня в Англии. Это, конечно, уже будет кое-что; но как мало, в сравнении с усиливающейся всемирной эксплуатацией животных ради человеческого пропитания, одежды, «научных» исследований и развлечения; или в сравнении с беспощадным уничтожением лесов и джунглей, вместе со всеми дикими животными, что их населяют! Как мало, в сравнении даже с количеством страданий, причиняемых ради удобства человека в благополучном обществе, управляемом сильными антропоцентрическими убеждениями: беспощадной кастрацией котов, уничтожением целых выводков нежеланных котят и щенков, «усыплением» больных, старых, или просто более не любимых питомцев!
Наша мечта не в том, чтобы во всём мире к животным относились так, как сегодня это делает большинство англичан. Мы хотим, чтобы к животным относились гораздо лучше, под влиянием совершенно иного взгляда на них. До этого времени, большинство из тех, кто из проявлений естественной доброты заботился о своих питомцах, и даже тех, кто протестовал, порой горячо, против жестокости к животным, поступали так, всё же держась за убеждение, что звери «сделаны для человека». Они держаться за него даже не задумываясь, как за унаследованную привычку мышления, и таким образом, видят уничтожение выводка котят и новорождённого младенца, убийство старой лошади и старого человека (равно непригодного к работе) в различном свете. Именно это убеждение должно быть выкорчевано по всему миру, если лучший мир всё же когда-нибудь придёт. Идея, или, скорее, ощущение, что в красоте жизни, а не в интересах человека лежит основание и мера всех моральных ценностей, должно заменить в подсознании всех людей, или хотя бы подавляющего большинства, чувство человеческой солидарности, едва ли менее варварское, чем наиболее древние формы племенного или даже личного эгоизма. Тогда, и только тогда человек станет совершенным венцом живого мира, вместо того, чтобы быть его противником, тираном или мучителем; истинно превосходящим видом. Только тогда, и не ранее.
Возможно, такая цель не может быть достигнута, пока среди людей распространена нищета. Она не будет достигнута также, если проблема человеческой нищеты окончательно решена в духе антропоцентризма. Мы повторяем: лучше, намного лучше, если этот мир устремится навстречу своему року, чем превратится в ужасное общество будущего, эффективно организованное для благополучия всего человечества, но только лишь человечества, что так импонирует некоторым из наших современников!
* * *
Наш идеальный мир абсолютно свободен от любых форм эксплуатации животных; в нашем мире у человека будет и чувство морального долга для помощи всем живым созданиям, и возможность оказывать её. В нашем мире права растительной жизни будут приниматься во внимание, и уважаться. Мы говорим, что наш мир, кажется, останется лишь мечтой до тех пор, пока число человеческих существ в нём не будет приведено к минимуму — едва ли наберётся миллион, возможно, несколько сотен или тысяч на всей планете — и останется постоянным, и только если благороднейшая часть Арийской расы, нордическое человечество, будет не только решать свою судьбу, но и иметь решающий голос во всём, что касается законодательства, даже за пределами собственных границ.4 [4]; Только тогда человеку будет просто увеличить своё богатство и комфорт до неслыханной степени, без того чтобы стать врагом или эксплуататором остальных видов. Только тогда активное, организованное проявление доброты к животным может приобрести широкий размах во всём мире, подобный тому, что мы видим ныне в центрах христианской традиции, при условии, что эти немногие люди будут радоваться не только своему материальному благосостоянию, но и должному образованию.
* * *
Государство, которое, как нам кажется, идеально предвосхищает истинное братство человека и животного (и растения, насколько это возможно), это не возврат к «простой жизни» и «здоровому ручном труду», столь страстно защищаемым в определённых кругах современного общества.
Мы не замечали особой доброты к животным среди рабочих, живущих сравнительно «простой» жизнью, поэтому не считаем, что такой возврат принесёт хоть какую-то пользу в нашем случае. Напротив, нам сложно представить немеханизированное общество без каких-либо форм эксплуатации животных, особенно, если совсем недавно в этом обществе животные были рабами человека. Если не будет грузовиков, сельскохозяйственной техники, ничего этого, тогда человек скоро снова заставит лошадей и быков впрягаться в телеги и пахать его поля — потому что у него должны быть поля, и должен быть способ перевозить грузы. Человек, лишённый машин, вскоре снова научится считать лошадь и быка, осла, верблюда и буйвола теми же, кем он считал их до этого – полезными инструментами «сделанными, чтобы работать на него». А при таком отвратительном убеждении всё зло, которого мы хотим избежать, шаг за шагом снова воплотится в жизнь. Лучше убить его в зародыше.
Мы полагаем, что всем поспешным разговорам, выступающим против технических достижений человека в общем, и в частности, против использования машин в повседневной жизни, не место в устах любого, кто честно стремится к освобождению животных (и даже растений, насколько это возможно) от ига человечества. Общество, которое мы называем «идеальным», механизировано в очень высокой степени, электрифицировано, в нём человек работает настолько мало, насколько это возможно; общество это состоит из небольшого количества: нескольких сотен или тысяч домашних хозяйств, с одним или двумя детьми, либо вовсе без ребёнка — но детей может быть и двенадцать, если мать и отец чистокровны, здоровы и красивы, будучи великолепными представителями своей расы. А в остальных случаях пусть останутся без детей, или ограничатся одним. Все они живут очень далеко друг от друга; это не относится только к небольшому количеству промышленных районов, комфортабельных и привлекательных (автомобильных и авиационных заводов, корабельных верфей, шахт, электрических станций и прочих); счастливые хозяйства, разделённые и объединяемые огромными лесными массивами, джунглями или степями, или просто пустошами , вдоль которых бегут автомобильные дороги; маленькое, гармонично развившееся общество, рассеянное по поверхности великолепной земли, подобно редким водяным лилиям разных цветов на поверхности бесконечного пруда. Естественно, оно также будет иерархичным обществом, устроенным по расовому принципу. Само собой, если количество людей не будет неопределённо увеличиваться, следует очень строго регулировать численность низших рас, в то время, как Арийскую, правящую расу нужно принуждать иметь большие и большие семьи, для её выживания. Потому что без Арийской расы этот мир не будет идеальным, в том смысле, какой мы вкладываем в это слово.
Дюжины фабрик или около того будет достаточно для обеспечения всего мира всеми необходимыми предметами: продовольствием, тканями, машинами, мукой, консервированными овощами, вареньями и шоколадом, льняными и хлопковыми тканями, электролампочками и деталями машин. Те люди, что не желают учиться чему-то особенному, будут обслуживать машины час в день, по очереди. Остальное время они будут посвящать досугу. Те же, кто обладает выраженной склонностью к любому ремеслу или искусству, музыке или литературе, или любым серьёзным и безвредным исследованиям, будут поощряться к внесению своей лепты в мировое образование, каждый своим способом. У них будет больше обязанностей, но они же будут пользоваться большими свободами: они будут получать большую плату за свою работу: одежду ручной выделки, вышивку, художественные изделия из металлов и дерева, ювелирные украшения; им будет предоставляться транспорт для поездок с концертами, выставками и выступлениями перед публикой; их сочинения будут печататься, если они действительно будут произведениями искусства вечного значения.
Число людей на земле, после того, как оно постепенно будет уменьшено до нескольких десятков миллионов, должно удерживаться на этом уровне настолько сурово, насколько возможно. Мы полагаем, что такого результата едва ли можно достичь без обучения средних мужчин и женщин искусству избегать зачатия, как это делают большинство созданий, без помощи каких-либо технических средств. Более чувствительные и понимающие люди, с их образованностью, предпочтут испытывать в жизни редкие периоды совершенной радости — великолепного исполнения всего своего существа, в гармонии с собой и миром; часы апофеоза (редкого, но в высшей степени прекрасного) после лет физической и умственной подготовки — чем иметь регулярные нудные удовлетворения, которыми довольствуется большинство, прибегающее к необходимым уловкам из-за страха «последствий».
Более того, когда людей станет немного, образование станет разительно отличаться от того, каким оно есть сегодня. Это будет не простая передача «информации» о различных предметах группе из пятидесяти или более детей примерно одного возраста. Это будут индивидуальные занятия в искусстве мыслить и жить, проводимые каждым признанным мастером с очень немногими мальчиками и девочками, наряду с предоставлением необходимой информации об истории и географии мира, свойствах вещей, а также числах, линиях, фигурах и прочем. Развитие эстетического воззрения на жизнь, и стремление жизнь согласно нему во всём, что ты делаешь, будет важнейшей целью такого обучения. Сама атмосфера этого мира, который мы называем «идеальным», общая ментальность людей, воспитанных в таком духе, будет благоприятствовать существованию маленьких, благополучных семей; свободному индивидуальному развитию человека в пределах свободы другого человека и животных (и даже растений, насколько это возможно), и активной, организованной доброте ко всем живым созданиям.
* * *
В нашем идеальном мире излишки человеческого богатства, вместо того, чтобы использоваться для прокормления всё большего, излишнего количества человек, и неопределённого расширения производства товаров, полезных человеку, будет использоваться частными лицами и правительствами для того, чтобы сделать мир более счастливым для всего живого: людей и животных.
Как мы уже сказали в предыдущей главе, процесс избавления от системы порабощения животных в интересах человека происходит поэтапно. Сперва нужно подготовить день, в котором коровы и овцы, козы и буйволы, лошади, ослы, верблюды, северные олени и прочие, будут снова жить в своём свободном диком состоянии, только время от времени встречаясь с человеком как друзья, но никогда как его слуги. Тем временем, должны быть построены дома для каждого вида ныне порабощённых животных, содержащиеся на деньги от сбора налогов (как приюты для детей и престарелых в современном обществе), пока новые поколения зверей, мало-помалу переобучаемые, снова не окажутся способны жить самостоятельно, так же, как они это делали до начала человеческого господства. Мы знаем, что некоторые из них станут жертвами хищных животных, особенно в определённых районах земного шара. Этого не исправишь, потому что природа такова, что некоторые виды животных не могут жить без мяса. Вероятно, это является также единственным решением проблемы увеличения численности животных, что должно быть рассмотрено практически. Поскольку нельзя научить предохранению диких зверей или как-либо влиять на их плодовитость, это кажется единственным решением. Что же касается домашних животных, живущих в поселениях человека, его друзей — собак, кошек, крупных животных (которых теперь заставляют работать, но в будущем совершенно свободных), таких как лошадь или корова, то к ним всё же придётся применять некоторые ограничения в размножении, подобные тем, что будут наложены и на человека, если мы через какое-то время снова не хотим стать свидетелями привычки топить или выбрасывать новорождённых котят и щенков, или кастрации котов, коней и быков. Наилучшим способом будет, видимо, создать общественный институт, щедро финансируемый государственными средствами, в который люди будут обязаны законом приносить нежеланных щенков, котят или любых других молодых животных, после того, как их вынянчат матери. Там самцы и самки будут содержаться раздельно, до тех пор, пока не станет возможным безболезненно и безо всякого ущерба их благополучию оперировать самок (не самцов) так, чтобы они могли познавать радости жизни, не рискуя дать рождение большему количеству детёнышей, чем то, за которым можно организовать хороший пожизненный уход.
Конечно, это будет весьма несовершенное решение. Каждый, кто видел, как лежащая со своими котятами кошка урчит, кормя их молоком, понимает, как жалко было бы лишить множество самок удовольствия иметь детёнышей, или позволять им испытать его всего раз в жизни. Но пока они постепенно не вернутся в естественное дикое состояние, и не станут заботиться о себе самостоятельно, среди всевозможных других зверей в огромных лесах нашего «идеального» мира, другого решения нет.
Другим досадным пунктом в проблеме питания являются хищные домашние животные, такие, как кошки. Собаки, например, в значительной степени могут питаться и рисом, или смешанным с молоком хлебом. Коты же, совсем лишённые мяса или рыбы, не смогут лучиться здоровьем. Лучше всего будет, если в домах человека они будут получать рис и молоко, или хлеб и молоко, а на улице самостоятельно ловить себе крыс и мышей. Но найдут ли они достаточно крыс и мышей, чтобы прокормиться? Они не находят достаточно пропитания, например, в странах, подобных Индии сегодня, где им приходится питаться всем, что попадётся, так как чаще всего нет никого, кто смотрел бы за ними. А что насчёт тех котов, что будут расти в квартирах, не выходя за определённые пределы — достаточно широкие, чтобы производить впечатление свободы, но всё же остающиеся ограждением? Их нужно будет кормить. Единственным решением, видимо, будет давать им не мясо, а рыбу. Рыбы, как и всякие создания, без сомнения радуются жизни. Но что может быть сделано? Как говорят люди, едящие мясо, закон животного мира в том, что одни виды охотятся на других. Мы не имеем права держать животных взаперти, создавая им неблагоприятные условия жизни. Только человек должен или подняться над законом животного мира, везде, где он может сделать это, не ухудшая своё физическое благополучие, либо отказаться от титула «превосходящего» вида.
* * *
Картине, которую мы сейчас постарались набросать — картине общества, организованного в жизнеполагающем духе, гораздо лучшем, чем теперешнее, но всё же далёком от того, чтобы быть совершенным — мы без сомнений предпочли бы мир, в котором всем животным, включая собак и кошек, будет позволено размножаться свободно, где они сами будут находить себе еду, и где они могли бы приходить в поселения людей как гости и друзья, не завися от него. Мы, конечно, предпочли бы невозможный мир, в котором волк и овца могли бы резвиться вместе. Но не в силах человека изменить природу и нужды животных. Всё, что он может сделать, если он действительно будет венцом творения, это обустроить мир, насколько это от него зависит, таким образом, чтобы все создания — люди, звери и растения — могли наслаждаться более счастливой жизнью в той мере, в какой им позволят враждебные виды. Всё, что он может сделать, это воздержаться лично, и как вид, от того, чтобы быть враждебным по отношению к любому зверю. Всё, что он может – это быть добрым ко всем, и лично, и как представитель организаций, созданных для благополучия зверей; выбирать в члены правительства лишь тех людей, что имеют искренние жизнеполагающие воззрения; людей, что любят всех живых существ даже не руководствуясь каким-либо официальным вероисповеданием. Всё, что может человек – это вырастить детей в духе жизнеполагающего учения; посвятить себя одной вселенской религии Жизни и Солнечного света, какой бы ни была вера его отцов, и жить по ней в правде. Но этого уже достаточно, чтобы сделать его чем-то большим, чем разумное животное. Нет, это единственный путь, на котором он действительно может стать превосходящим видом, не только умнее остальных, но благороднее и щедрее.
В Попол Ву, старой священной книге племени Киче в Центральной Америке, говорится, что все животные с самого начала были обречены на то, чтобы быть убитыми и съеденными, потому что он были лишены дара речи, и поэтому не могли восхвалять Богов.
В прекрасных гимнах Солнцу Эхнатона, написанных тысячелетиями ранее, но гораздо более современных по духу, чем коренные американские Писания, четвероногие, птицы, насекомые и рыбы, и даже растения – все живые существа возносят хвалу и почитают, каждый на свой лад и в меру своих возможностей, Одну творящую Энергию, Сущность Солнца, «Господина и Источник Жизни, Отца и Мать всех существ».
Человечество развивалось среди этих двух концепций и двух различных систем ценностей, которые им отвечали: антропоцентрической и жизнеполагающей. Если судить по их поступкам в повседневной жизни, то следует признать, что большинство людей, даже сегодня, даже в странах, где официально исповедуются жизнеполагающие религии, до сих пор находится на моральном уровне племён, создавших Попол Ву, и ни на дюйм выше. Они чванятся своей членораздельной речью, «интеллектом», как особой прерогативой человека, и стараются оправдать все ужасы всех форм эксплуатации животных на основе человеческого «превосходства».
Мы полагаем, что человек пока ещё, в целом, не является действительно превосходящим видом, но просто созданием, применяющим свой больший интеллект в тех же эгоистичных целях, какие преследовало бы и любое другое животное, ради своих личных интересов, или, в лучшем случае, интересов своего вида. И мы убеждены, что один лишь интеллект не может быть свидетельством настоящего превосходства. Настоящее человеческое величие проявляется (пусть пока лишь в немногих) в сочувствии ко всему, что живёт; это не просто интеллектуальное признание, но ощущение единства всей жизни; любовь ко всем чувствующим созданиям, как братьям человека в разных формах; чувство вины, если он не помогает им жить в здоровье и радости, как он помогал бы своим детям. Раскрыть в человеке превосходящее существо может только его способность подняться над антропоцентрическим взглядом Попол Ву (и других Писаний, более известных, но не лучших) к радостной мудрости, выраженной песней и жизнью Того, Кто жил в Правде5 [5]; его способности видеть в каждом звере или птице живой гимн Солнцу, и любить их за их красоту.
Мы осознаём практические сложности, которые встретятся в организации человеческого общества, даже гораздо менее многочисленного, чем сегодняшнее, на таких основах и в таком духе. Но мы верим, что лучше попробовать преодолеть эти трудности, и если необходимо, начать упорную борьбу за благополучие всех созданий и за очищение человечества от векового стыда, чем оставаться безразличным ко всякой жестокости, связанной с эксплуатацией животных. Мы верим, что нужно по крайней мере сделать всё возможное, чтобы человек осознал всю степень варварства, поощряемую наиболее организованными сегодняшними религиями, и указать на их постыдность. Сделать всё возможное, чтобы сказать современности, жаждущей протяжённого мира, основанного на международном правосудии и прекращения эксплуатации человека человеком в любой форме, что человек, как целое, не заслуживает такого правосудия, такого мира и какого бы то ни было сочувствия, до тех пор, пока он терпит существование скотобоен, меховой промышленности со всей её жестокостью, научных экспериментов на живых созданиях, независимо от их целей; до тех пор, пока охота, бои быков, цирки и выставки невольных животных не станут ему отвратительны; до те пор, пока он может наблюдать пожизненный тяжкий труд вьючных животных без общего выкрика протеста.
Это то, что мы делали, в этой книге и на протяжении всей нашей жизни.
Савитри Деви Мухержи
(Начато в Калькутте в июле 1945,
закончено в Леоне, Франция,
29-ого марта 1946).
“Race, Economics, and Kindness: The Ideal World” is Chapter 11 of Impeachment of Man (Calcutta: Savitri Devi Mukherji, 1959).